«Бессмертные» лейб-гусары...
Они были известны своей храбростью, а также черными с серебром мундирами (точнее – доломанами или «венгерками») и такими же фуражками с алыми околышами. В ходе Гражданской войны 1918-1922 гг. в России они до конца боролись с большевиками в рядах Доброармии генерала Антона Деникина, а позже – в рядах Русской армии барона Петра Врангеля (кстати, на верхней иллюстрации – их полковой штандарт, нагрудный знак и фуражка).
Более подробно об истории Александрийского гусарского полка можно прочитать здесь или еще где (тут - Гугль в помощь), а этот пост посвящен, в основном, одной из нескольких известных песен Александрийского гусарского полка.
Вот – слова более или менее известные всем, кто интересуется вопросом (хотя приличное исполнение этой песни теперь найти сложно, а то, что доступно – лучше даже не слушать, дабы не портить вкус и не компрометировать саму песню... мне, впрочем, повезло: в 1969 году десятилетним мальчишкой я слышал ее приличное исполнение дома у дяди, у которого были магнитофонные записи эмигрантских песен – русских и латышских):
Ах, кто там в траурной "венгерке",
Чей взор исполнен дивных чар?
Я узнаю тебя - бессмертный,
Александрийский лейб-гусар!
Пускай погибну безвозвратно,
Навек друзья, навек друзья.
Но все ж покамест аккуратно
Пить буду я, пить буду я.
Когда я пьян, а пьян всегда я,
Ничто меня не устрашит.
И никакая сила ада
Мое блаженство не смутит.
Я пью от радости и скуки,
Забыв весь мир, забыв весь свет.
Беру бокал я смело в руки,
И горя нет, и горя нет
А утром перед эскадроном
В седле я буду строг и прям.
И взором медленным и томным
Ловить улыбки милых дам.
Я возвращался на рассвете,
Всегда был весел, водку пил.
И на цыганском факультете
Образованье получил.
Когда я только полупьяный,
Я часто вспоминаю Вас.
И по щеке моей румяной
Слеза катится с пьяных глаз.
Но это – далеко не все слова! Часть песни была написана в начале Первой мировой известным поэтом Николаем Гумилевым, который сам геройски служил в « бессмертном» полку:
Взгляните: вот гусары смерти!
Игрою ратных перемен
Они, отчаянные черти,
Побеждены и взяты в плен.
(«Гусары смерти» - это немецкие, точнее – прусские гусары, носившие похожую форму)
Зато бессмертные гусары,
Те не сдаются никогда,
Войны невзгоды и удары
Для них как воздух и вода.
Ах, им опасен плен единый,
Опасен и безумно люб,
Девичьей шеи лебединой
И милых рук, и алых губ.
В начале июня 1915 года Гумилев написал еще несколько строк к той же песне, посвященные цесаревне Анастасии, работавшейв годы войны сестрой милосердия:
Сегодня день Анастасии,
И мы хотим, чтоб через нас
Любовь и ласка всей России
К Вам благодарно донеслась.
Какая радость нам поздравить
Вас, лучший образ наших снов,
И подпись скромную поставить
Внизу приветственных стихов.
Забыв о том, что накануне
Мы были в яростных боях,
Мы праздник пятого июня
В своих отпразднуем сердцах.
И мы уносим к новой сече
Восторгом полные сердца,
Припоминая наши встречи
Средь царскосельского дворца.
Но и это – еще не все строки этой доброй старой гусарской песни...
Пять лет назад мне в руки попала рукопись одного из участников Белого движения, за которой я охотился многие годы, так как она содержит уникальный исторический материал. На днях эта рукопись будет выпущена нашим издательским домом в виде отдельной книги, о которой речь еще будет и выдержки из которой будут выложены здесь, в моем журнале. Но сейчас я – о песне...
Так вот, в 1920 году при разгроме войск Деникина и отступлении части их в Грузию (тогда еще не советскую) автор рукописи оказался в расположении Александрийского гусарского полка. Сидя с александрийцами у костра за шашлыком и вином, он записал следующие строки их вышеупомянутой песни, которые я до сих пор нигде не встречал и не слышал. Далее – цитирую автора:
И в дни счастливого, былого,
Сиял бессмертный доломан,
И серебра жгуты литого
Глядели в пенистый бокал...
- пели гусары, но бешеный рев Терека временами заглушал их голоса и вырвавшийся из ущелья горный ветер уносил их далеко, в глубокую мглу ночи.
Картины грезятся иные,
Иные образы встают,
И счастья призраки былые,
Как дивный сон, вдали плывут.
И вензель Твой, Царица наша,
И ты, бессмертный доломан,
Вы дали все, что в жизни краше,
Вы дали сладостный обман.
И действительно, каким-то обманом казалась вся жизнь. Неужели все прошлое, светлое, чистое было только далекой, кра-сивой сказкой? Неужели все это осталось где-то далеко позади, ушло безвозвратно, бесследно?
Зачем не искрятся, как прежде,
Твои поблекшие жгуты?
Зачем, обманутый в надежде,
Гусар разбил свои мечты?
И не одна слеза упала
На серебристые жгуты,
И чтим мы их, как после бала
Мы чтим увядшие цветы...
Уже была поздняя ночь, когда я, простившись с Борисом, возвращался обратно к отряду. В ущелье царила мертвая мгла. Моросил мелкий холодный дождь. В лицо бил пронизывающий горный ветер, а где-то внизу зловеще бушевал дикий Терек. У меня начинался приступ малярии. Бил сильный озноб. Болела голова, а в ушах все еще звучали гусарские песни.
Вот собственно и все, чем я пока хотел поделиться свами, дорогие читатели.
Хотя – нет... Не все.
В качестве постскриптума – еще одна песня « на заданную тему». Уже чисто эмигрантская:
Слышу звуки фанфар, слышу марш Полковой,
Бью челом из чужбины далёкой.
И за Чёрных гусар, за свой Полк дорогой,
Подымаю бокал одинокий!
Хоть далёк я от вас, хоть я брошен судьбой,
Хоть забыт я былыми друзьями,
В этот день, как всегда и везде, всей душой
Я незримо за вас и меж вами.
В этот день я полней наливаю стакан.
Опираясь на саблю кривую,
И молюсь за Штандарт, и за наш доломан,
И за нашу семью Полковую.
Многих вырвала жизнь из среды дорогой,
С одного положивши удара.
И толкает вперёд проторённой тропой
Их под маркой былого гусара.
Но настанет пора, и трубач Полковой
Затрубит боевые сигналы!
Я из гроба приду, стану мёртвым в ваш строй,
Где Бессмертным стоял я, бывало!
